
Управляемое будущее.
Г.Г. Малинецкий
(Здесь печатаем с сокращениями)
«Будущее – не неизвестность, оно не обязательно должно ухудшаться. Впервые в истории человек знает достаточно, чтобы создать такое общество, к которому он стремится». Стаффорд Бир
И мир, и Россия сейчас находятся в точке бифуркации. Именно сейчас выбирается будущее, по крайней мере, на ближайший век.
Инновационные императивы России и социальный аутизм
С 2001 года руководство страны говорит о необходимости перехода от нынешней экономики к инновационному пути развития (экономике знаний). И именно с этой точки зрения естественно взглянуть на проблемы развития России и на её будущее.
Общим местом стали слова о глобализации, в которой России необходимо принимать участие, о построении конкурентоспособной экономики, о будущем нашей страны как энергетического гаранта. Частое повторение этих слов делает их привычным фоном, как и утверждения про инновации, модернизацию, болонскую конвенцию.
Они уже не вызывают внутреннего протеста, скорее, привычно-стереотипную реакцию на многократное повторение. В психиатрии известна такая болезнь, как аутизм. Больной при этом вытесняет из сознания все неприятные, травмирующие элементы реальности, действуя так, как будто их нет. Кроме того, его действия и реакции стереотипны, стандартны, обычно не согласованы с окружающей реальностью, тем более, с её изменениями. Эмоциональная глухота, притупление чувства самосохранения и трудности с восприятием нового дополняют картину этой тяжёлой болезни.
По-видимому, состояние общественного сознания в России наиболее точно охарактеризовать как социальный аутизм, как острое нежелание заглядывать в своё будущее и в будущее своей страны.
Начнём с глобализации. На рис. 2 представлена карта январских температур на территории СССР. Эта карта из учебника физической географии достаточно ясно характеризует коридор возможностей России и предопределённость её инновационного выбора.
Под глобализацией в классической формулировке понимается свободный поток людей, идей, капиталов, товаров, информации и технологий. В условиях глобализации, играя по общим правилам, российская экономика в принципе не может быть конкурентоспособной на мировом уровне.
В самом деле, две трети территории нашей страны расположены в зоне вечной мерзлоты. Россия находится в экстремальных географических и геоэкономических условиях. В этой зоне очень дорого капитальное строительство, создание и поддержание инфраструктуры. Естественно, дорога/ и рабочая сила – её надо обогревать, сытно кормить и тепло одевать. Кроме того, основные месторождения полезных ископаемых находятся в труднодоступных северных районах, весьма удалённых от производственных центров. Это, а также результаты реформ, привели к тому, что, располагая 30% всех минеральных ресурсов планеты, Россия производит менее 3% глобального валового продукта.
Ясно, что вся российская продукция, которую умеют производить другие страны, расположенные в более благоприятной климатической зоне, будет неконкурентоспособна. Такая страна не может жить в историческом масштабе долго. Кроме того, социальный успех модернизации должен был бы помочь нашим согражданам осознать, что они довольны своим образом жизни, тем местом, в котором живут, и ощущают себя хозяевами своей страны и судьбы.
К сожалению, чеховский императив «В Москву! В Москву! В Москву!», переезд во всё более крупные населённые пункты до сих пор определяет направление миграционных потоков. Кроме того, 97% населения страны, по данным социологов, считает, что никоим образом не могут повлиять на решения, принимаемые властью, и, естественно, не несут за них ответственности. Этот возврат к схеме социального антагонизма – «мы» и «они» – лишает модернизацию шансов на успех.
Социальный аспект, воплощение мечты, своих цивилизационных императивов в обновлении и развитии России, сейчас не менее важны, чем технологические и экономические нововведения.
Социальный аутизм заставляет многих руководителей различных уровней и значительную часть населения забывать, что у нас не слишком богатая углеводородами страна (8-е место в мире по объёму доказанных запасов), что наш вклад в мировой энергетический бюджет составляет всего около 7% (поэтому мы не можем даже пошевелить мировые цены на нефть), и что надежды занять место «мирового энергетического гаранта» лишены уже сейчас рациональных оснований и в ещё большей степени будут лишены этих оснований уже в ближайшем будущем.
Социальный аутизм и вытеснение всего травмирующего помогают не замечать, что многие ведущие геополитические игроки уже размышляют о разделе и утилизации российского наследства.
Именно социальный аутизм позволяет забывать утверждение Маргарет Тэтчер о том, что в условиях глобализации на территории России экономически оправдано проживание 15 миллионов человек, слова Ангелы Меркель о том, что богатства России за Уралом являются достоянием всего мира, предложение Китая заняться обустройством и эксплуатацией Северного морского пути, дискуссия в американских газетах о желательности покупки Восточной Сибири. В этом же ряду находится афоризм, приписываемый Збигневу Бжезинскому: «В XXI веке Америка будет развиваться против России, за счёт России и на обломках России».
Лучшим лекарством против социального аутизма представляется конкретное большое дело – модернизация страны, переход от стремления «казаться» к императиву «быть».
Вновь и вновь в разных аудиториях и на разных форумах обсуждается вопрос, почему же в России «не идут» инновации. Вместе с тем ответ, следующий из мирового опыта и проверенный на горьком российском опыте, достаточно прост. Чтобы автомобиль ехал, он должен иметь руль, колёа, двигатель и бензин. Если одного из этих компонентов нет, он не сдвинется с места, как бы ни были хороши остальные части машины.
Чтобы в стране развивался инновационный сектор экономики, должен быть замкнут круг воспроизводства инноваций. В США он замыкается одним способом, в СССР – другим, в нынешней России он разомкнут.
В качестве классического образца всё чаще рассматривают Кремниевую долину в США – центр исследований и разработок в сфере компьютерных наук и информационного телекоммуникационного комплекса, сложившийся вокруг Стэндфордского университета. По её образцу и подобию сейчас пла-
нируется создать комплекс в Сколково, на проектные работы по которому на 2010 год ассигновалось 4,5 млрд. рублей при том, что все 14 наукоградов, вместе взятые, ежегодно финансируются в объёме около 600 млн. рублей. Поэтому сравнения здесь вполне уместны.
Итак, вначале осуществляется мониторинг экономической, военной, технологической, научной и образовательной сфер. Анализируются отрасли, рынки, ключевые игроки, производственные цепочки. Проводится системный анализ, и уже на этом уровне удаётся выявить «болевые точки» регионов, стран, отраслей, транснациональные корпорации и перспективные «экологические ниши». Затем делается стратегический прогноз, выявляются тенденции, возможности, перспективы, узлы противоречий, риски и угрозы. Строятся сценарии развития, выявляются коридоры возможностей и контуры желаемого будущего, создаются «дорожные карты».
Эта работа имеет два смысла.
Первый смысл – ориентация элиты и лиц, принимающих решения. Это не означает, что они будут действовать «под диктовку» экспертов и учёных. Но, делая выбор, они будут лучше представлять наиболее вероятные последствия своих действий и цену, которую, скорее всего, придётся заплатить за выбор того или иного курса.
Второй смысл. Общество, по удачному выражению немецкого социолога Ульриха Бека, становится всё более рефлексивным. Мы оказываемся в мире самосбывающихся прогнозов. Четвёртая власть, влияние на общественное сознание (и, в частности, связанный с этим терроризм) становятся всё более важными факторами мировой динамики. Стратегический прогноз всё чаще становится эффективным инструментом управления обществом.
Работа по стратегическому прогнозу отлично поставлена в США, Японии, Финляндии, Германии, Китае, Индии, во многих странах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Несмотря на неоднократные инициативы создать нечто подобное в России, с которыми выступали ряд академических институтов, научных школ, крупных учёных, ничего подобного, сделанного на современной научной основе, в современной России пока нет.
Но оно должно появиться! Ведь для корабля, пункт назначения которого неизвестен, нет попутного ветра. Многие успехи американской политики, экономики и науки (включая Кремниевую долину) связаны со стратегическим прогнозом, с сильной научно-технической и инновационной стратегией.
Следующий блок – фундаментальные исследования и подготовка кадров. Условно говоря, он весь стоит один рубль – весьма немного по сравнению со следующими блоками. Средняя и высшая школа страны должны готовить кадры для будущего (имея в виду и рождающийся в мире технологический уклад), передавать смыслы и ценности нашей цивилизации – мира России, а также активно участвовать в подготовке отечественной элиты. И тут вновь всё познаётся в сравнении, в сопоставлении императивов «быть» или «казаться». Предыдущий президент США ставил перед американской средней школой конкретную цель – научить младших школьников хорошо читать и считать. На эти цели выделялись десятки миллиардов долларов. Барак Обама, выступая в Национальной академии наук в 2009 году, поставил в качестве главной задачи – добиться того, чтобы американские школьники занимали первые места на олимпиадах по физике и математике в мире. По мысли Обамы, именно та страна, школьники которой побеждают по этим предметам будут править миром через 20 лет. Итак, ориентация на конкретный, проверяемый, понятный и вдохновляющий результат.
Российское министерство образования и науки ведёт эти сферы жизнедеятельности иначе. Яркий, наглядный пример – отношение к болонской конвенции и введение ЕГЭ. Министры европейских стран подписали болонское соглашение, обозначив общие тенденции, намерение сотрудничать в деле унификации европейского образования, но не конкретизировали ни предлагаемые меры, ни сроки, ни этапы реформирования национальных систем образования. И в ряде европейских стран под лозунгом выполнения болонских соглашений действительно были проведены разумные реформы, направленные на развитие и совершенствование высшего образования. В других предложенные правительством проекты стали предметом острых политических дискуссий и были заторможены или отложены. И лишь в России руководство решило беспощадно и свирепо ломать существующую систему, перекраивая её на западный (по её представлению) лад. Здесь руководители хотят казаться европейцами, а не исходить из конкретных реалий и потребностей страны.
В самом деле, против единого государственного экзамена, по данным социологов, возражает более 40 миллионов человек. Но проводится «эксперимент», результаты которого в течение многих лет остаются неизвестными общественности, и далее школы и вузы заставляют жить по-новому. По сути, был сорван приём в вузы в 2009 году. Например, по словам ректора МГУ им. М.В. Ломоносова В.А. Садовничего, в 2009 году на три факультета университета не было принято ни одного студента по конкурсу (поступили сироты, инвалиды, льготники). Выяснилось, что бакалавры-недоучки не нужны большинству работодателей, а чему учить магистров и кого принимать в магистратуру, не поняли в большинстве вузов страны.
Большое впечатление на образовательное и научное сообщество произвели сделанные Президентом РФ и министром образования и науки А.А. Фурсенко заявления о том, что из 3000 вузов и филиалов, существующих в стране, желательно оставить 200, из которых не более 50 университетов. В «магистры» должны пойти лишь 20% из «бакалавров». Иначе говоря, уже происходит слом системы образования страны, разрушение научно-технического потенциала и планируется ликвидация её значительной части. Под предлогом модернизации (и при больших затратах) уничтожается один из главных на настоящий момент ресурсов научно-технического прогресса и развития инновационной активности. Вновь видим стремление «казаться», «улучшать образ России на Западе», а не «быть», не решать насущные для страны и её граждан задачи.
Наглядный пример также связан с «реструктуризацией» РАН. Вместо постановки конкретных задач и использования её потенциала, воплощения полученных результатов в жизнь идёт процесс «реформирования и уничтожения», укладывание в прокрустово ложе стремления «казаться». «Рыба гниёт с головы, но чистить её начинают с хвоста» – гласит народная пословица. Видимо, образование и РАН и оказались в России тем самым находящимся на виду хвостом, который периодически начинают «чистить», когда речь заходит об инновациях.
Между тем, мотором инноваций является прикладная наука (примерно 10 рублей в выбранном масштабе). Но она-то и была уничтожена ещё на заре реформ 1991–1996 годов, одновременно с развалом отраслевой системы управления экономикой и государственным планированием. Ряд прикладных институтов оборонно-промышленного комплекса ликвидированы или добиваются в настоящее время в ходе реформ, проводимых под началом министра обороны А.Э. Сердюкова.
Колёсами для инновационной машины являются те структуры, которые разрабатывают технологии и выводят технические новшества на национальные и мировые рынки (они стоят условно 100 рублей). Их-то в России практически и нет. Ни «малый», ни «средний» бизнес проблем инновационного развития страны сам по себе не может решить. И смысл они имеют, если есть крупные фирмы или транснациональные корпорации, которые способны доработать созданный товар или услугу, сделать их конкурентоспособными и вывести на мировой рынок.
Будущее прикладной науки вызывает особую тревогу. Восстановить большинство разогнанных институтов уже нереально. Попытка возложить на РАН прикладные разработки, предпринятая несколько лет назад и реанимируемая сейчас в законодательном поле, заранее обречена на провал. Академия имеет другую структуру, её составляют иные люди, она достаточно далека от конструкторской и инженерной деятельности. В своё время академик М.В. Келдыш категорически возражал против того, чтобы возложить реализацию космической программы на Академию наук СССР. Иной масштаб, иные приоритеты, академические институты в этой гигантской отрасли могут сыграть важную, но не решающую роль. И он оказался прав.
Сейчас предпринимается попытка «обойти» академию и создать, по примеру США, сильное исследовательское ядро в университетах («федеральные университеты», «инновационные университеты» и т.д.), направив туда значительные средства. Но даже в случае успеха этого проекта, в котором есть много оснований сомневаться, это не приведёт к возрождению полноценной прикладной науки.
Впрочем, пока даже имеющимся потенциалом не удаётся распорядиться разумно. Наглядный пример здесь – Саров, сохранивший инженерную культуру, научный потенциал, умение работать, но до сих пор не востребованный в должной степени. То же относится и к большинству других российских наукоградов.
Но если всерьёз заниматься модернизацией, то проблему придётся решать. Автомобиль без колёс не поедет.
Важнейший элемент инновационной системы, колёса – крупные высокотехнологичные компании. Они необходимы России как воздух. Без них наша страна будет всегда находиться на третьих-четвёртых ролях в мировом инновационном пространстве и выполнять роль дешёвой рабочей силы. Она будет поставлять «дешёвый полуфабрикат» – сырые научные и технологические идеи, а также кадры. Достаточно напомнить, что очень большой процент работающих в Кремниевой долине – выходцы из России, однако, российских компаний там практически нет: «Амуры и Зефиры все распроданы поодиночке».
Допустим, в России появляется прекрасная биотехнологическая разработка, имеющая отличные перспективы на мировом рынке. Но чтобы её вывести туда, масштабировать, развернуть адекватное производство, организовать рекламу, «снять с прилавка» конкурирующий товар, нужен Proctor & Gamble или компания сравнимого масштаба. Продвижение, например, ряда новинок компьютерных технологий требует таких гигантов как Microsoft, IBM, Intel...
Поэтому у инновационного и высокотехнологичного бизнеса в России есть всего лишь несколько сценариев развития.
• импортозамещение и отвоевание хотя бы части внутреннего рынка у зарубежных предпринимателей;
• нахождение выделенных ниш на зарубежных рынках и работа на них, по сути, без опоры на отечественную экономику;
• работа на оборонно-промышленный комплекс, реализация проектов, участие в которых иностранных предпринимателей нежелательно, исходя из соображений национальной безопасности.
И каждый из этих путей труден по-своему. Поэтому модернизация России неотделима от создания крупных высокотехнологичных компаний, которые могли бы реализовать имеющийся в стране инновационный потенциал. Без колёс машина не поедет.
Следующий элемент системы, связанный с реализацией товаров, услуг, появившихся возможностей, также оказывается непростым в отечественных условиях. Здесь и невосприимчивость экономики к инновациям, и гигантский бюрократический пресс, с которым сталкиваются высокие технологии в России, и непомерный «криминальный налог», от которого во многих случаях не удаётся уйти, и, наконец, отсутствие ясной, последовательной государственной политики в ряде важнейших сфер жизнедеятельности (государственный аппарат сплошь и рядом не понимает, что же означают «национальные интересы» во вверенном ему деле и работает «в режиме импровизации», либо ориентируется на субъекты, отличные от государства российского...).
Следующий элемент инновационной системы, исключительно важный для всех элементов цикла воспроизводства инноваций – экспертиза. Вновь обратимся к хрестоматийному примеру Кремниевой долины (хотя и в инновационных структурах, развитых в других странах, он играет не меньшую роль). Из 1000 проектов, выдвигаемых в Кремниевой долине, поддержку венчурных фондов получают в среднем 7. Иными словами, проводится тщательная технологическая, научная, маркетинговая, организационная, патентная и иная экспертиза. И сито этой экспертизы оказывается весьма частым. Но именно это и позволяет снизить риски инвесторов, предпринимателей, «бизнес-ангелов» до приемлемого уровня. В России, к сожалению, эффективная экспертная система в настоящее время отсутствует. В то же время, и в РАН, и в других структурах есть специалисты, которые могли бы сформировать экспертный корпус мирового класса. Эту структуру можно сравнить с тормозом в инновационной машине. Без него, как известно, далеко не уедешь.
Ну и, конечно, прежде чем двинуться вперёд, нужен поток идей, проектов, предложений. По нашим оценкам, со времён Всесоюзного общества рационализаторов и изобретателей инновационная активность населения России упала в 12–15 раз. Модернизация делает необходимым возврат к прежним показателям. Напомним, что в советские времена тираж журнала «Радио» достигал 6 миллионов, «Науки и жизни» – 3 млн, «Знания – силы» – 700 тыс., «Кванта» – 340 тыс. За время реформ тиражи подобных изданий упали примерно в 100 раз.
Чтобы будущее России состоялось, нам надо изменить отношение к знанию, к научно-техническому творчеству, к квалификации, к труду.
Одной из важнейших технологий в настоящее время является алгоритм проектирования будущего. Это методы анализа трендов, предвидения будущих изменений, анализа возможных сценариев развития событий, оценки и управления рисками. Это не случайно – сегодня, чтобы принимать серьёзные дальновидные решения в важнейших сферах жизнедеятельности – социальной, экономической, образовательной, военной, технологической и ряде других – надо заглядывать на 25–30 лет вперёд.
Модернизация: курс на VI технологический уклад
В США существуют десятки мозговых центров, анализирующих, какие малые изменения в сегодняшней реальности могут привести к желаемым изменениям в перспективе 10–20 лет. Проводится несколько десятков конференций, посвящённых этой проблематике.
В основе подходов, используемых во многих таких центрах проектирования будущего, которыми сейчас располагают не только государственные органы, но и многие крупные компании, лежат идеи выдающегося русского экономиста Николая Дмитриевича Кондратьева.
В соответствии с ними, в основе кризисов, войн, социальных катастроф, революций лежит смена технологических укладов, циклические процессы в мировой экономике.
Кондратьевские циклы в странах-лидерах инновационного развития – США, Японии, Германии, Финляндии и ряде других – рассматриваются, как основа для промышленной, технологической, инновационной политики. Пример, иллюстрирующий подобный подход, показан на риссунке. По оси абсцисс здесь представлена временная координата, по оси ординат – доля, которую занимает конкретная макротехнология по отношению к своему макси-
мальному развитию во всей экономической системе.
Видно, что в целом мы имеем дело с логистическими зависимостями. Первые 10–15 лет развития макротехнологии связаны с фундаментальными исследованиями и подготовкой кадров для будущей отрасли. На данном этапе роль государства является решающей. Ещё 10–15 лет занимают прикладные разработки, показывающие, как полученное знание может быть воплощено в товары, услуги, опытные образцы. Здесь, как правило, важную роль играет и государство, и предприниматели, и другие экономические субъекты. Наконец, на третьем, завершающем этапе, когда происходит диффузия макротехнологии во всю экономику (ещё 10–15 лет), решающая роль принадлежит большим компаниям.
Вместе с тем, каждая макротехнология проходит этот цикл в своём темпе. Например, видно, что телевидение, авиастроение и атомная энергетика прошли свой цикл достаточно быстро. Напротив, авиатранспорт (с созданием гигантской инфраструктуры авиасообщений) и компьютеры развивались существенно медленнее. Видно, как начался цикл развития нанотехнологий и биотехнологий.
Мониторинг макротехнологий, оценка их состояния и прогноз развития лежат в основе структурной, промышленной, технологической политики развитых стран. К сожалению, подобные инструменты отсутствуют в системе государственного управления современной России.
Экономическая и технологическая история XXI века по кондратьевской теории предстаёт следующим образом.
Начало ХХ века связано со становлением IV технологического уклада, локомотивными отраслями которого были массовое производство, тяжёлое машиностроение, автомобилестроение, самолёты, электрические машины.
Истинный смысл сталинских пятилеток, советской программы индустриализации, состоял в освоении возможностей IV технологического уклада. И.В. Сталин предвидел, что Вторая мировая война будет войной моторов, и оказался прав. Победа досталась тем, кто смог делать их больше, лучше и эффективно использовать.
Локомотивами V технологического уклада стали компьютеры, малотоннажная химия, телекоммуникации, электроника, интернет. Россия, втянувшаяся в бесплодные разрушительные реформы, упустила возможности, предоставленные отраслями этого уклада. Именно эти возможности позволили взлететь Японии и Южной Корее.
С системной точки зрения, причина нынешнего мирового финансового кризиса состоит в том, что отрасли V технологического уклада уже не дают прежней отдачи, их потенциал развития в значительной мере исчерпан. В то же время отраслями VI технологического уклада, по-видимому, станут биотехнологии, нанотехнологии, новая медицина, роботика, высокие гуманитарные технологии, полномасштабные системы виртуальной реальности, новое природопользование. Именно сейчас, в эти несколько решающих лет, происходит «пересдача карт будущего». Решается, какие страны и регионы станут продавцами, а какие покупателями, кому в ближайшие 40 лет суждено быть ведущим, а кому ведомым. Именно сейчас мир проходит точку бифуркации, выбирает один из альтернативных сценариев своего будущего развития. По оценкам, которые делаются в ИПМ (и которые согласуются с оценками многих других экспертов), развитые страны переведут значительную часть своей промышленности на рельсы VI технологического уклада в 2014–2018 году.
Отсюда ясна важнейшая задача российской модернизации – вскочить в последний вагон уходящего поезда VI технологического уклада. Это не вопрос экономической выгоды и даже не вопрос национальной безопасности. Это вопрос самого существования нашей страны.
В самом деле, в соответствии с планом военной реформы, проводимой под началом министра обороны А.Э. Сердюкова, до 2010 года численность сухопутных войск должна была уменьшиться в 10 раз, военно-морского флота – вдвое, военно-воздушных сил – вдвое, а ракетных войск стратегического назначения – в 1,5 раза. Это означает, что необходимо техническое перевооружение войск на основе следующего технологического уклада. Иначе это одностороннее разоружение может привести к самым драматическим последствиям.
С другой стороны, изношенная инфраструктура и техносфера России несут риски громадных техногенных катастроф. Их предвестник– авария на Саяно-Шушенской ГЭС, – к сожалению, не воспринимается обществом, как предупреждение об очень серьёзных угрозах, которые ждут страну в ближайшем будущем…
Радикальные сдвиги в медицине и в повышении качества и продолжительности жизни, достигнутые в одной из развитых стран, также могут существенно изменить конфигурацию мировых элит и послужить катализатором для социальных перемен. Очень многое из того, что определит будущее России, решается здесь и сейчас…
Новая индустриализация. имеет ли задача решение?
Перед страной стоит грандиозная задача – новая индустриализация, форсированное развитие высоких технологий, коренное обновление всей техносферы и инфраструктуры на новой технической и организационной основе. По сути, страна должна шагнуть в VI технологический уклад, минуя пятый. От этого зависит, каким будет место России в истории XXI века, и будет ли у неё место в истории вообще. Этот технологический рывок, модернизация, потребует сверхусилий.
Но существует ли решение сформулированной задачи? Можно ли перескочить через технологический уклад? Для ответа на этот вопрос есть множество математических моделей, теорий, конкретных программ и проектов, показывающих, как можно «втянуть в будущее» определённые сферы жизнедеятельности.
Тем не менее, более убедительным, на мой взгляд, является конкретный пример. Обратим внимание на страны-аналоги России – Канаду и Южную Корею. Перед обеими странами в 1970-е годы стояла проблема освоения возможностей V технологического уклада.
При этом Канада была удовлетворена своим положением и связкой со страной-лидером – США. Значительная часть валового внутреннего продукта (ВВП) шла на потребление, темпы развития были невелики, и кардинального изменения положения этой страны в мировом экономическом пространстве не произошло.
Напротив, Южная Корея совершает технологический рывок, вкладывает сверхусилия в развитие своей экономики. В течение почти 30 лет доля инвестиций в ВВП не опускалась ниже 30%, а в течение 5 лет превышала 40%. В течение ряда лет темпы роста выражаются двузначными цифрами.
Стоит обратить внимание на несколько важных элементов южнокорейского опыта того времени.
• Ясный, научно обоснованный план развития южнокорейской национальной экономики, конкретная «дорожная карта», подготовленная ведущими мировыми специалистами.
• Курс на развитие не «прошлого», и не «текущего», а следующего технологического уклада.
• Жёсткая экономическая политика, побуждавшая предпринимателей не вывозить капиталы за рубеж, а вкладывать их в развитие национальной экономики, в своей стране.
• Опережающие вложения в образование, исследования и разработки (достаточно сказать, что в ходе модернизации, технологического рывка Сеул стал первым городом мира по числу физиков на душу населения).
• Формирование адекватных патриархальному, традиционному обществу социально-технологических структур, ориентированных на инновационный прорыв.
Такими структурами в Южной Корее стали вертикально интегрированные компании – чеболи. Это компании, которые практиковали пожизненный найм, переподготовку, решение социальных проблем своих сотрудников. Традиции верности роду заменил обычай верности компании. Важно подчеркнуть, что в ходе успешной модернизации страна не пошла «очевидным», «стандартным» путём вестернизации социально-экономической системы.
Подводя итог, можно сказать, что «скачок через уклад» возможен, и в этом убеждают не только выкладки и прогнозы, но и конкретные примеры развития ряда стран в новейшей истории. Очевидно, этот путь не заказан и России.
Пожалуй, стоит обратить внимание на несколько важных шагов, которые могут быть предприняты не только на федеральном, но и на региональном уровне. Проблема модернизации встаёт не только перед Россией в целом, но и перед отдельными регионами. И первая волна прошедшего кризиса сделала эти проблемы ещё более актуальными.
Одним из инструментов для этого может служить региональная инновационная система. Этот инструмент, так же как подобная система в масштабах страны, должен:
• обеспечить поток инноваций, проектов, предложений, идей (по крайней мере, в 10 раз превышающий нынешний);
• создать сито экспертизы, позволяющее отбирать наиболее подходящее в соответствии с поставленными регионом целями и установленными критериями;
• представить образ будущего региона и стратегию, на основе которой можно вырабатывать конкретную инновационную, промышленную, образовательную региональную политику;
• организовать корпус консультантов и аппарат, готовящий решения в инновационной сфере (наиболее подходит здесь MIA – мастера инновационного администрирования, оперирующие с информационными потоками в данной области, представляющие и риски, и истории успеха в инновационной сфере, готовящие решения и обеспечивающие их организационное сопровождение);
• переподготовка кадров, которым предстоит воплощать новую инновационную политику региона.
По сути дела, речь идёт о совмещении части функций Госплана, Госснаба, Госкомцена, Всероссийского общества изобретателей и рационализаторов, а также отраслевых совещаний экспертов и Высших академических курсов, существовавших в советские времена.
Тем не менее, когнитивные центры, сочетающие компьютерные модели регионального развития в контексте динамики всей России, распределённую систему экспертизы (если вопрос задан точно, то найти профессионалов, знающих на него ответ, либо знающих путь к этому ответу, сейчас найти проще, чем 10–20 лет назад), и небольшую команду консультантов, поддерживающих лиц, принимающих решения в этой области.
Опыт работы такой структуры, созданной в ИПМ – Центра компьютерного моделирования и экспертного анализа– с рядом регионов показал большую эффективность подобной схемы работы.
В качестве примера можно привести исследования, проведённые для Чувашской республики. В ходе кризиса удалось в течение нескольких недель оценить изменение экономической траектории республики, а также безработицу, которая связана с кризисными явлениями в экономике. При этом наиболее подходящим инструментом для такого моделирования оказались так называемые имитационные экспертные системы. В таких системах часть параметров модели определяется, исходя из статистических данных и фундаментальных соотношений, другая часть оценивается экспертами. Возможность очень быстро просчитать поведение системы при выбранных параметрах позволяет экспертам, с одной стороны, уточнить сделанные ими оценки, с другой – организовать совместную работу экспертов, своеобразный консилиум. Сделанный в конце 2008 года прогноз показал, что после кризиса небольшие потери понесёт сельскохозяйственный сектор экономики, в то время как промышленность упадёт примерно на 30%. Это связано с тем, что основная часть индустрии республики относится к IV технологическому укладу, и в ходе кризиса конкурентоспособность этих частей существенно упадёт. Первый год кризиса подтвердил сделанные прогнозы.
По инициативе президента Чувашской республики была пересмотрена стратегия региона. В новой стратегии сделан акцент на развитии в хозяйстве региона предприятий, ориентированных на VI технологический уклад. При этом одним из главных приоритетов края должно стать новое поколение биотехнологий.
Кроме регионального аспекта модернизации, в стране существует несколько крупных отраслей – потребителей инноваций. Об этом можно судить, взглянув на стратегии развития этих отраслей, на их сайты. Среди них Министерство транспорта РФ (www.mintrans.ru), эксплуатация медицинской техники в рамках Минздравсоцразвития (www.minzdrvsoc.ru), Рособоронэкспорт (www.roc.ru), атомная энергетика и промышленность (www.minatom.ru) и несколько других. Технологии, связанные с когнитивными центрами, вероятно, будут очень полезны и на этом уровне управления. Таким образом, есть много веских аргументов в пользу того, что задача модернизации России, форсированного перехода к VI технологическому укладу, разрешима. Есть ряд важных предпосылок для успеха дела. Пора приступать к решению самым энергичным образом. Пока не стало поздно.
Самоорганизация, цивилизация, жизнеустройство
В настоящее время набирает силу процесс глобализации, связанный с «асфальтированием» экономического, культурного, социального пространства стран третьего мира. Под флагом «вестернизации» формируется «многоэтажный мир», происходит деградация социально-экономических систем, их примитивизация. Многие страны, которые 30 лет назад считались развивающимися, сейчас относят к «конченым».
С другой стороны, инвестиции в ряд стран полупериферии мировой экономической системы (Бразилия, Индия, Китай) стали существенно прибыльнее, чем в страны, относящиеся к ядру мировой системы. Более того, как и в случае Южной Кореи, сохранение и адаптация своей культуры, смыслов и ценностей, своего жизнеустройства к новым реалиям становится не помехой, а условием успешной социально-технологической модернизации. И если XIX столетие можно было назвать веком геополитики, ХХ – веком геоэкономики, то по-видимому наступившее столетие станет веком геокультуры. Соперничество будет происходить в информационном пространстве, в области смыслов и ценностей, в сфере проектов будущего и представлений о возможном и желаемом.
И в этом плане западная цивилизация столкнулась с серьёзными проблемами. Традиция протестантизма, основы которой были заложены Мартином Лютером (1483–1546), сыграла, по оценке Макса Вебера и других выдающихся социологов, важнейшую роль в становлении капитализма. И именно сейчас она сталкивается с глубокими системными противоречиями. Индивидуализм, культ потребления, огромное развитие виртуальной реальности, жизнь в настоящем – символы общества постмодерна – всё менее соответствуют сегодняшним реалиям и утрачивают притягательность.
Наглядный пример – отношение к будущему. По-видимому, символ нашей эпохи – концепция устойчивого развития (если весь мир начнёт жить по стандартам Калифорнии, то всех разведанных запасов полезных ископаемых на Земле при существующих технологиях хватит на 3–5 лет). С другой стороны, по мысли Августа фон Хайена – классика либеральной экономической мысли – мы не должны слишком беспокоиться о следующих поколениях, поскольку у них нет возможностей позаботиться о нас.
Другой пример – интеллектуальная собственность. Она просто «не помещается» в прокрустово ложе традиционной либеральной концепции имущества. Мир переходит к «экономике внимания». Становится неясно, кто кому должен платить – тот, кто привлёк внимание к своему продукту, или тот, чьё внимание оказалось привлечено.
Рассуждая о цивилизации, этносах, народах, традиционно делают акцент на общности языка, культурных и моральных норм, общности исторической судьбы и территории. Однако не менее важным представляется уровень и характер социальной самоорганизации и тип жизнеустройства.
И то, и другое можно пояснить на двух простых примерах. После российского дефолта 1998 года многие западные эксперты оценивали время возврата экономики на прежние позиции после этого тяжелейшего удара (уничтожившего значительную часть среднего бизнеса России) в 15–20 лет. Вопреки их прогнозам и ожиданиям, восстановление произошло удивительно быстро.
Ряд социологов объясняют это иным, не характерным для западного общества, типом самоорганизации. Последнее связано с существованием в обществе так называемых доменов – неформальных групп численностью от 5 до 30 человек (иногда это члены семьи, иногда друзья или сослуживцы). В случае возникновения проблем у одного из членов такой малой группы весь домен стремится помочь и воспринимает эти проблемы как свои.
Здесь уместна аналогия с проблемой неустойчивостей в физике плазмы, которой учёные занимаются с 1960-х годов. Оказалось, что по мере стабилизации одних типов неустойчивостей, появляются другие, связанные с тем, что в плазме возникают структуры различных типов (именно поэтому физика плазмы и оказалась прекрасным полигоном для отечественной школы синергетики). Учёные убедились, что свойства «плазмы со структурами» поразительным образом отличаются от характеристик среды, в которой такой самоорганизации нет.
Века жизни в условиях «социальной атомизации» во многих западных странах («каждый за себя, один Бог за всех») породил и свои алгоритмы социального управления, и своё законодательство, и главное– свой тип идеологии и человека. И, конечно, социальные неустойчивости в атомизированном обществе (они сродни тем, которые изучает статическая физика). Заметим, что это ясно проявилось и в ключевых достижениях европейской науки. Элементарная сущность, лежащая в основе политической экономии Маркса – товар (потребительская стоимость, отчуждаемая от производителя). В фундаменте теории Дарвина и последующих построений – наследственность, изменчивость и отбор, связанный с конкуренцией. (В то же время сотрудничество, взаимная адаптация, симбиоз играет, как сейчас и считают многие биологи, не меньшую роль, чем конкуренция. И в целом биоценоз представляется не только как набор видов, связанных отношениями «хищник-жертва», а как сложная система со множеством положительных и отрицательных обратных связей. Именно эта сложность, как утверждает один из разделов синергетики – теория самоорганизованной критичности – и отвечает за множество эволюционных феноменов).
Мир России часто называют цивилизацией Севера. И многие века жизни в зоне рискованного земледелия при постоянной военной угрозе сформировали свой, общинный тип самоорганизации (вероятно, тесно связанный с нынешними доменами) и своё отношение к жизни. Императивы «общее выше личного», «духовное выше материального», «справедливость выше закона», «будущее важнее настоящего и прошлого», естественные для нашей цивилизации, чужды для западного мировосприятия.
И социальные неустойчивости здесь иные! Если западный социум – это, скорее, «газ» атомов – индивидуумов, то русский мир можно сравнить со сложной нейронной сетью, в которой сложные и разнообразные связи между элементами придают целостность и качественно новые способности объекту (подобно тому, как связи между клетками мозга – нейронами – превращают совокупность в нечто качественно иное).
Грубо говоря основой западного общества является либеральная идеология, сложившаяся в течение веков жёсткой общественной борьбы, развитая отточенная система законодательства (вспомним знаменитое «всё, что не запрещено законом, разрешено»). Для мира России первичны многие неписаные, моральные нормы, и здесь естественно было бы, если бы общество с совокупностью его ключевых связей оказывалось основой идеологии.
Рассматривая модернизацию, неразумно и неплодотворно вырывать какую-то одну её сферу или аспект. Необходим целостный, системный взгляд. Основу для него даёт теория техноценозов, развитая в последние годы американскими исследователями Л.Г. Бадалян и В.Ф. Криворотовым10. Под техноценозом мы понимаем совокупность осваиваемой обществом природно-климатической зоны,её ресурсы (включая один из основных – энергоносители), используемые технологии, совокупность общественных отношений и институтов, технологий производства и управления (по сути, это распространение идей В.И. Вернадского на область социальных систем).
Каждая успешная цивилизация, занимающая лидирующие позиции, находит свой, оригинальный способ освоения природно-климатической зоны, «неудобий» в рамках прежнего жизнеустройства. Например, в конце XIX века тяжелейшей территорией считалось то пространство, которое ныне занимают США. Однако железные дороги (а позже система хайвэев), щитовые дома, ряд финансовых технологий поддержки проектов освоения страны, превратили за небольшой срок огромную страну в цветущий край, позволили найти адекватное этим реалиям жизнеустройство.
Именно такая задача должна быть решена и миром России в ходе модернизации. Не секрет, что за два последних десятилетия российских реформ из 5 жителей Сибири один человек переселился в европейскую часть страны. Пустеют Север, Дальний Восток, Камчатка и Чукотка. Это признак геополитического и геокультурного неблагополучия.
В нормальной ситуации люди должны быть довольны и своим образом жизни, и тем местом, в котором живут, своими и своих детей перспективами. Именно это и является одним из главных критериев успеха модернизации. Чтобы Россия имела будущее в истории, это необходимо сделать и в нашем отечестве.
Оселком или лакмусовой бумажкой в этом контексте является отношение к системе доступного и малоэтажного жилья. Ситуация в данной области в России неудовлетворительна – жильё является предметом первой необходимости.
К сожалению, жильё стало в России предметом спекуляций. Достаточно напомнить, что за 10 лет цены на жильё в Москве были взвинчены в 6 раз. Разумеется, причина в отсутствии серьёзных стабильных компаний, в которые можно было бы вложить средства. В итоге деньги приходится вкладывать в недвижимость…
С другой стороны, созданы и апробированы технологии малоэтажного строительства. Эти технологии не требуют применения тяжёлой техники, дёшевы (в пределах $260/м кв. в существующих ценах) и вместе с тем обеспечивают европейское качество (www.smi-svoi.ru). По сути дела, современные технологии позволяют достаточно быстро и легко своими руками возводить жильё весьма высокого уровня. Но всего этого мало... Чтобы граждане могли построить свой дом, власть должна выделить землю. И в этом пункте становится понятна серьёзность её намерений.
И вновь можно обратиться к успешному историческому опыту других стран. Им удалось найти оптимальный, наиболее подходящий для них тип жизнеустройства. В ходе модернизации эта задача должна быть решена и в России.
Необходимые условия модернизации
В своё время выдающийся русский историк В.О. Ключевский провёл детальный анализ петровской модернизации. Он показал, что конкретные военные технологии (от овладения которыми зависела сама судьба России) требовали также новых образовательных, гуманитарных, социальных, управленческих алгоритмов, изменения жизнеустройства. Он проследил, как быстро произошёл откат в послепетровское время, в ходе которого второстепенное, внешнее, наиболее простое сохранилось, а ряд сущностных, принципиальных моментов был утрачен. И только через десятилетия многие петровские начинания вновь обрели плоть и кровь.
На крутом историческом переломе, каковым является модернизация, каждая политическая сила, социальная группа пытается придать предстоящим переменам своё направление, по-своему расставить акценты (достаточно вспомнить недоброй памяти «перестройку», в ходе которой части элиты, взявшей курс на демонтаж СССР, удалось, прикрываясь на каждом этапе «разумными лозунгами», разрушить здание советской цивилизации).
Из вышесказанного становится понятным, почему необходимые условия модернизации так важно описать точным математическим языком. Иначе, те немногочисленные предпосылки, без которых необходимые перемены не осуществятся, останутся без должного внимания. Разумеется, это не означает, что сформулированных условий достаточно. Многое будет зависеть от конкретных принимаемых решений и людей, которые будут их принимать; однако прежде чем отправляться в плавание, капитанам естественно представить, где же они должны оказаться.
С другой стороны, эти необходимые условия, говоря синергетическим языком, определяют параметры порядка процесса модернизации – те ключевые переменные, по которым можно судить о результате произошедших изменений.
Если не определять этих ключевых направлений, то получается очередная «перестройка», в результате которой большинство населения (включая тех, кто приветствовал перемены) оказываются у разбитого корыта. Пример подобного подхода даёт проект модернизации, выдвинутый 03.02.2010 сотрудниками Института современного развития (ИнСоР) – И.Ю. Юргенсом и Е.Ш. Гонтмахером «Образ желаемого завтра»11. В нём они предлагают «перелопатить» политическую систему и экономику, образование и законодательство, сократить вдвое армию и распустить МВД и ФСБ (лишив большинство офицеров последних ведомств воинских званий). Предусмотрено поразительно много – от торможения роста экономики до решения проблем «мигалок» и «правого руля»... Иными словами, предлагается «Перестройка-2» – ломать всё сразу, чтобы получилось красиво, как на Западе, да и чтобы имидж России на том же Западе улучшить (то есть опять, казаться, а не быть…).
Поэтому выделим параметры порядка российской модернизации 2010-х в нашем представлении и несколько показателей, по которым можно о них судить.
1. Освоение возможностей VI технологического уклада. Индикатором здесь может быть структура экономики и, в частности, та доля, которая относится к VI укладу. По оценке известного российского специалиста, академика Е.Н. Каблова, сейчас 60% американской экономики относится к V укладу и 10% к VI, в то время как хозяйство России в основном связано с III и IV укладами. Эту ситуацию необходимо изменить. Другими показателями тут могут быть доля высокотехнологичной продукции в экспорте страны, а также темпы её экономического роста.
2. Целеполагание и создание нового государственного аппарата. В настоящее время, по оценкам экспертов, реально исполняются только 5% решений, принимаемых Президентом РФ. Несмотря на многочисленность, госаппарат крайне неэффективен. Необходимы, с одной стороны, новые рычаги (возможно, «второй контур управления», необходимость которого обосновывает профессор В.Е. Лепский) и главное – обретение субъектности (рефлексия смыслов, ценностей, национальных интересов, образа будущего, обоснование и воплощение большого российского проекта).
3. Декриминализация страны. Об остроте этой проблемы не раз говорили первые лица государства. И действительно, объём коррупционного рынка в стране постоянно растёт и по итогам прошлого года он оценивался разными экспертами в 300–350 миллиардов долларов, в то время как все доходы российского бюджета в прошлом году составили 250 миллиардов долларов. Такой уровень преступности представляет угрозу и для социальной, и для техногенной сферы, и для самого существования нашей страны.
4. Освоение Евразии. Будущее страны зависит от того, сумеет ли она повернуться лицом к Дальнему Востоку, Северу, Сибири, к своим окраинам. Принципиальным является изменение отношения к этим регионам – не как к «кладовым» или «мосту», а как к части единого русского дома. Индикаторами здесь могут быть рост численности и доли населения в этих краях, а также уменьшение дифференциации доходов на душу населения между субъектами Российской Федерации.
5. Сохранение суверенитета и обеспечение национальной безопасности. У этой проблемы есть ещё одно важное измерение. Мы живём в быстро меняющемся мире, в котором карта угроз постоянно трансформируется. И теперь приходится иметь в виду не только защиту общества, личности и государства, но и возможность реализовать большой проект мира России, без которого у нашего отечества нет будущего. И сферу национальной безопасности сегодня следует строить «из будущего и для будущего» в гораздо большей степени, чем раньше.
Анализ, обсуждение и практическое воплощение этих направлений могут стать точкой сборки инженерного, научного, экспертного, образовательного, оборонного сообщества, да и всего народа России.